Книга Мусорный прибой  - Чэнь Цюфань

Она догадывалась, что заточена в оболочке под именем «Мими», но не знала причин этого заточения.

Будто ночной кошмар, но где-то вдали: как она нырнула внутрь тела стального великана и стала им самим – размахивая блестящими металлическими руками, прорывая преграду дождя и ветра, бежала, прыгала, охотилась… убивала. Она знала, что это случилось на самом деле. И надеялась, что на самом деле этого не было.

В данный момент Мими пребывала в галлюцинации, ей казалось, что она – гость в ее собственном теле. С того момента как она пришла в сознание, это ощущение становилось все сильнее. Что еще хуже, она не могла управлять своим телом из плоти и крови с той же эффективностью, с какой управляла роботом. Она вновь и вновь ощущала тревогу, которая пронизывала ее периферическую нервную систему и сердце, потрясая их; но затем в какой-то части ее мозга зарождалось ощущение эйфории и умиротворения, и она чувствовала себя как на седьмом небе. В другие моменты ее сердце начинало колотиться, ее охватывала нервозность, и будто какую-то невидимую конечность начинало колоть иголками фантомной боли, не давая ей думать и действовать.

Так, будто ее тело пыталось обуздать заключенную в нем душу.

Она вспомнила, как, проснувшись в больнице, стояла у окна, глядя, как выскочил из такси Кайцзун. Она хотела помахать ему рукой, окликнуть его, сделать все, что в ее силах, чтобы он увидел, что она стоит у окна. Хотела крепко обнять этого поддельного иностранца – сделать то, чего она никогда не делала и даже не мечтала сделать. Ты всего лишь МУСОРНАЯ ДЕВКА. Эта отметина была у нее в самом сердце, сидела в ней крепче, чем телесная пленка на шее, ее было невозможно стереть. Все ее действия и решения определялись этой меткой, невидимой границей, которую она не осмеливалась пересечь.

Она стояла не шевелясь, пока Кайцзун не появился в дверях у нее за спиной.

А затем она слышала разговор, совершенно невозможный. Немыслимые слова срывались с губ Мими и исчезали. Она смотрела, как Мими схватила Кайцзуна за руку, потом отпустила, а потом его руки взяли за руки ее. Она была уверена, что сходит с ума.

Это дело сделало то, о чем она мечтала, но никогда не могла сделать, даже такие, казалось бы, незначительные действия. Но, казалось, каждый этот жест был нацелен на Кайцзуна, и это тревожило Мими. Еще никогда она столь отчетливо не ощущала разницу между полами в плане восприятия и анализа информации, разницу, которую можно было использовать. Ее наполняли одновременно удовлетворение и стыд, будто белая рисовая каша, смешанная с острым соусом чили.

Она услышала музыку, музыку, играющую в ее сознании. Будто мелодия из заводного музыкального автомата, бесконечно повторяющаяся. Воодушевляющая мелодия, настолько знакомая, но смешанная с сигналами машин и ударами барабанов, коснувшаяся ее нервных окончаний и доставившая чистейшее удовольствие.

Что еще ужаснее, она знала, откуда эта музыка. Мгновенная вспышка логических построений, таких, на какие она никогда не была способна, собрала все части головоломки воедино и дала очевидный результат.

Дешевая аудиосистема в машинах такси плохо воспроизводила низкие и средние частоты, поэтому музыку на ней можно было воспроизводить лишь в упрощенном варианте, подчеркивая высокие и не особо заботясь о гармонии. Диспетчерская Кремниевого Острова приспособилась к этому и передавала множество мелодий шаньчжай в обработанном виде. Таксисты включали в машинах только эту станцию, еще одна местная особенность, непереносимая. В начале каждого часа местные радиостанции были обязаны ретранслировать сигналы точного времени и выпуск новостей от центральной станции, а еще два рекламных блока на фоне классической музыки. Диспетчерская, для экономии времени, решила сжать трансляцию, поэтому музыка звучала вдвое быстрее, чем в оригинале.

И в таком виде из губ Мими вырвалась увертюра «1812 год».

Она испугалась самой себя – испытала глубочайший ужас, пронизавший ее насквозь. Кайцзун возил ее на такси в разные места; у себя в хижине она слушала разные станции, с тем же самым блоком рекламы и новостей, бесчисленное число раз; время от времени за ужином она слышала, как Брат Вэнь упоминает о таких технических тонкостях, до которых есть дело только таким гикам, как он. Однако она никогда не могла представить себе, что ее ум обладает силой, способной собрать воедино разрозненные частички информации и соткать из них четкую картину, будто из шелковых нитей, смотанных с множества коконов шелкопряда.

Она не понимала значения этой новой способности; видела лишь шок и ужас на лице Кайцзуна. И ее сердце пронизала холодная волна горечи.

Она поняла, что теперь иначе ощущает окружающий мир. Не знала, как в точности описать это, все, что ей пришло в голову, – это ощущение человека, вынырнувшего из глубокого колодца и впервые увидевшего небо и землю вокруг, во всех подробностях и перспективе, со всеми сопутствующими этому сложными чувствами. Даже когда она думала обо всем, что случилось на Пляже Созерцания Прибоя, обычные злоба и отвращение сменялись более сложными и возвышенными чувствами. Казалось, что она понимает, почему Тесак сделал то, что сделал, понимает его судьбу. Ей даже было его жалко.

Клан Ло избрал местом для ритуала зал почитания предков: беленые каменные стены, красный кирпич, черепичная крыша. В святилище стояла позолоченная статуя Будды из тайского Чианг Мая, вокруг которой рядами стояли таблички с именами прежних поколений клана Ло. Мигали электрические свечи, витыми струйками поднимался дым от благовонных палочек. Посреди зала установили кровать, на которой лежал Ло Цзысинь. Его бледное тщедушное тело лежало неподвижно, опутанное проводами и трубками, а глаза были плотно закрыты, и, если бы не медленная пульсация кардиограммы, его можно было бы принять за труп утопленника.